недавно второй раз женился на девице втрое моложе… и она на него не жалуется. Всем был бы хорош, только вот Истина ему открылась, нашла, называется, время, место и человека. Кошка к нему не пошла. Предпочла остаться во дворе. Причем на крыше собачьей будки, так что хозяйский пес аж обмер от негодования. Из глубины дома тянет свежей пышной сдобой. Проповедники истины не пренебрегают домашними пирогами — судя по запаху, с требухой, а также с форелью, и с жирной кашей на шкварках, и с крольчатиной…
Гостя, не внемлющего гласу истины, но все же, все же единоверца, хотя и слугу еретички, соратника канцлера, в заблуждениях упорствующего, от коих даже сын родной отступился, такого гостя Джон Нокс не спустит с лестницы и больным не скажется, примет и выслушает, будет внимателен. Примет пожертвование на типографию, поблагодарит за сочувствие к его тяготам — на континенте препятствуют проповеди, королева Альбийская, хоть не идолопоклонница, но хуже того — негодяйка, предательница, запретила въезжать на Альбийские земли… а в Каледонии дело не лучше — стыдно сказать, кто у нас на троне, женщина, да к тому ж католичка. Гладит обтянутую мягкой телячьей кожей доску. Под ней — книга, отпечатанная, должно быть, в Трире. Книгопечатание там еще не выродилось. Лучшие Библии происходят оттуда, но увы — нужно знать франконскую речь, чтобы насладиться чтением. Джон Нокс трудится над собственным переводом, который будет точнее старого пелагианского. На одни письма ученым богословам на континент у него уходит больше серебра, чем пожертвовал Хейлз.
— Я вам сразу же скажу, где здесь мой интерес. Два. Во-первых, мои дела в последние три года пошли в гору, но и долгов осталось немало — и львиную долю этого долга держит гильдия каменщиков. Если я добуду этот заказ, я почти рассчитаюсь с ними. Ну и, случись война, город, у которого есть запас воды, легче оборонять. Акведук смогут перерезать далеко не сразу. Это мои выгоды. А теперь посмотрите на ваши. Нижний город задыхается без воды, не мне это вам объяснять. Строительство вотировали еще при покойном короле — и пошлину водяную в городе собирали десятилетиями. А последние годы часть этих денег шла… на воскресные школы, на типографии и на прочие богоугодные дела. В ваши руки. И теперь, если вы возвысите свой голос против строительства, скажут, повторяю, скажут, что дело вовсе не в том, кто у нас королева, а в том, что это серебро залило вам глаза, рот и уши.
Человеку в праздничном платье не впервой отбиваться от подобных обвинений — и первый укол он всегда воспринимает с царственным достоинством праведника; а он и правда совершенно невиновен и из денег, отданных на дело веры, не тратит на стороне ни монетки. Но от упорного повторения постыдных поклепов — да еще каких, кто же не помнит, кто из спутников Христа так паршиво распоряжался денежным ящиком, — звереет и начинает буянить. Но до этого пока не дошло. Разводит безупречно чистыми во всех отношениях руками.
— Перед Господом на мне нет вины… — говорит он. — Что мне людская клевета? Траты же на эту королевскую выдумку совершенно бессмысленны и нелепы, и право, лучше было бы отдать деньги на проповедь. Что толку грешнику от воды из акведука, разве она утолит его жажду в адском пламени?
— Сколько людей не услышит вашей проповеди, потому что решит, что вы обделили их водой? И потом… что толку грешникам в городской больнице, что толку грешнице, потерявшей мужа — простите, она очень громко говорила, слышно было даже через стену — в том, что вы дали ей возможность честно заработать на хлеб? Вы ведь могли потратить это время на проповедь. И что будет с людьми из магистрата, когда им скажут — просили вас малые сии, а вы не дали?
— Есть проповедь словом и проповедь делом, — терпеливо объясняет Нокс. — Так, между прочим, вместо этой ромской причуды можно было бы открыть работный дом для городских вдов и сирот — и тогда не было бы нужды помогать каждой вдове персонально. Это просто замечательно, просто великолепно. Приятно иметь дело с человеком, который, понимая неизбежность отступления стремится получить хоть шерсти клок.
— Ее Величество, хоть и не склонилась пока к истинной вере, а все же не чужда милосердию и сердце ее чувствительно к страданиям вдов, да и, — и тут нужно придвинуться поближе, говорить потише, — тщеславие и женское, и монаршее ей ну совсем не чуждо. А работные дома в Аурелии очень в моде. Так что если королева не натолкнется на противостояние в одном деле, то с радостью откликнется на призыв к другому. А вот если натолкнется…
— Вы предлагаете мне потакать женскому тщеславию? — В высоком узком оконном проеме Нокс смотрится как сам себе витраж, алое платье на фоне желтого и голубого: небо, солнце, ясный морозный день.
— Если у нас есть в запасе только сильное… что нам мешает сделать из него сладкое?
— Все это следует… обдумать. И обсудить во всех подробностях, — недовольно хмурится проповедник. Хочет, чтобы его убедили со всех сторон. Пряник он уже увидел, а вот намек на кнут не уловил пока что — а напрасно…
— В сущности, дело даже не в тщеславии — понимаете, но это не для посторонних ушей, ни в коем случае… собственно, идею-то предложил Ее Величеству лорд протектор. И наша добрая государыня согласилась, и загорелась воодушевлением — а разве плохо, что королева следует советам старшего брата? Он хочет привить Ее Величеству вкус к делам милости и благоустройства. Сопротивление же может натолкнуть нашу королеву на мысли о том, что в соседних странах монархи обладают куда большей властью. Я не вижу доброго дела, которое могло бы выиграть от такого оборота событий. Не мне вам рассказывать, доктор, но некогда Понтий Пилат тоже хотел построить в Иерусалиме акведук… синедрион воспротивился. Сколько я помню, та история закончилась очень плохо. Для всех.
Зал побогаче, потолок пониже, людей больше, разговор проще. Опилки на полу погрязнее, деревом и сдобой не пахнет совершенно. Тут даже вина не предложат, что уж вспоминать пироги с форелью и истиной?..
— Раньше можно было — и справедливо — сослаться на немирье в стране. Какое уж там строительство. Раньше можно было — и справедливо — сослаться на то, что и регентша, и парламент засунули руки в «водяные деньги» по локоть, а остаток идет на благоустройство и добрые дела. Но сейчас-то у нас мир. И лорд-протектор прекрасно знает, что